Достоевский и Ницше о Боге и безбожии (3)
Если Бога нет, то все дозволено
Ф.М. Достоевский
Эта статья была написана в 1996 г. студентом третьего курса философского факультета МГУ. О Ницше наша молодежь много наслышана, о нем часто говорят и спорят. Его афоризмы питают пафос самоутверждения личности, внутренней силы, стремления к власти над обстоятельствами и людьми, права на эгоизм. Достоевский знал то, о чем думал Ницше, знал и более того. Как заметил А. Эйнштейн: «У Достоевского все есть». Но отечественного мыслителя у нас знают много меньше. «Болезненный какой-то и о болезненном писал»… А ведь именно Достоевскому принадлежит постижение глубочайших основ душевного и духовного здоровья.
В.Н. Шердаков, доктор философских наук
Алексей Скворцов
Меня Бог мучит.
Ф.М. Достоевский
Продолжение.
Начало в №279(12), декабрь 2023
.Сам Бог стучится в сердце Кириллова: как тут не уверовать? Но другая, не менее могущественная, сила, не дает ему верить – невероятная гордость. Он утверждает, что «жизнь есть боль, жизнь есть страх», «все подлецы» и люди нуждаются в другом мире – мире гордости и свободы. Для достижения его надо лишь прекратить выдумывать Бога и выказать своеволие: самому стать на место Бога, и тогда и люди, и Земля переменятся физически, исчезнет время. Для Кириллова этот выбор – вопрос жизни и смерти. «Неужели ты не понимаешь, что человеку с такими двумя мыслями нельзя оставаться в живых?» – спрашивает он у Верховенского. И выбор сделан – он сделан в рассуждениях Кириллова о том, что все хорошо: «Кто с голоду умрет, а кто обидит и обесчестит девочку – хорошо». Для Кириллова стерта граница между добром и злом, для него существуют только счастье и свобода; в этом смысле он говорит: «…Все хороши», т.е. свободны. Тот, кто научит, что «все хороши», тот «мир закончит», и «имя ему – человекобог» (предвосхищение ницшеанского сверхчеловека!). Одна мысль не дает покоя Кириллову: «Неужели никто на всей планете, кончив Бога… не осмелится заявить своеволие в самом полном пункте?»
Этот же вопрос будет мучить и Ницше. Видимо, с Богом до конца не покончено; нужен акт абсолютного своеволия, чтобы раз и навсегда доказать: Бога нет, и человек свободен. «Ставрогин… не верует, что он верует»,- говорит Кириллов. Это же мы можем сказать и по отношению к нему. Он желает верить, что Бога нет, но как же быть с теми «пятью секундами абсолютной гармонии»? «Я обязан неверие заявить», – провозглашает он, но как это сделать? Тем более Верховенский поддевает его: «…Вы веруете, пожалуй, еще больше попа». Ответ у Кириллова есть: «…Самый полный пункт моего своеволия – это убить себя самому». Совершивший самоубийство сам станет Богом, ибо проявит полное своеволие и независимость, освободится от страха и смерти и того света. Кириллов жизнью своей желает доказать, что Бога нет. А раз так, то мы сами боги. Эта мысль, по мнению Кириллова, великая. Осознавший ее – «царь, и уже не убьешь себя сам, а будешь жить в самой главной славе».
Сам себя Кириллов причисляет к «богу по неволе». Ему первому пришла в голову эта убийственная мысль: «Если Бога нет, то я Бог», и теперь он уже обязан убить себя, «иначе кто же начнет и докажет»? Все узнают, все поверят, что Бога нет и они свободны; на этом месте «переломится история». Ироничное замечание Верховенского: «Кому узнавать-то? Тут я да вы…» и многовековой опыт, свидетельствующий о том, что на человека, на практике доказывающего свои убеждения, смотрят в лучшем случае как на безумного, не могут остановить помешавшегося на своем подвиге самоубийства и одновременно убийства Бога Кириллова, и он кончает с собой…
Мы вправе спросить себя: возможен ли такой человек, как Кириллов, на самом деле или же этот образ – целиком выдумка писателя? Живет же множество атеистов, и никто из них с собой кончать не собирается… Действительно, Кириллов – человек огромной силы, а его интеллектуальная честность, пожалуй, превзойдет честность изобретателя этого понятия Ницше, который повторил логику Достоевского – Кириллова, но уперся в другую проблему, о чем речь впереди. Признаемся: вряд ли мы ныне найдем людей, размышляющих о Боге так, как это делал Достоевский. Его Кириллов – человек, бесспорно, помешанный, но возможно ли остаться в спокойном, здравом рассудке, когда мыслишь о том, что бесконечно превосходит тебя? А тот, кому дано почувствовать мировую гармонию, не будет ли его поведение резко отличаться от обычного? Кириллов желал не только убежденности, но и доказанности; ни одно рациональное обоснование не сравнится с жизненным – это испытали те, кто умер за какую-либо идею…
«Безбожника-то я совсем не встречал ни разу, а встречал заместо его суетливого… – говорит Макар Иванович Долгорукий в «Подростке». – …Есть такие, что и впрямь безбожники, только те много пострашней этих будут, потому что с именем Божиим на устах приходят». Ставрогин, Верховенский, Раскольников – люди во многом суетливые, хотя для них вопрос о Боге тоже жизненно важный. Они либо Бога не принимают, либо Его забывают и действовать пытаются соответственно. Им не открыта мировая гармония, как Кириллову, и поэтому они чувствуют глубокое разочарование в жизни (Кириллов же был счастливым). Ставрогину прийти к Богу помешали его гордость и презрение к людям, судьба Верховенского неизвестна, Раскольников, пройдя через очищение страданием, Бога принял. Однако самый сильный богоборец у Достоевского – Иван Карамазов. Он Бога принимает, но мира созданного принять не может, т.е. идет по дороге сатанинского бунта.
Достоевский писал в ответ на обвинения его со стороны атеистов в темной и ретроградной вере в Бога: «Этим олухам и не снилось такой силы отрицания Бога, какое положено в Инквизиторе и в предшествовавшей главе, которому ответом служит весь роман». Иван Карамазов превосходит Кириллова и по своему духовному развитию, и по своей страсти. Он понял то, что «человекобог» не понял: абсолютное своеволие приведет к страшным последствиям. Станет возможна антропофагия, любые преступления; мысль о таком исходе для Ивана, очень болезненно реагирующего на зло, невыносима. «Злодейство… должно быть признано самым необходимым и самым умным выходом из положения безбожника,» – подводит итог мыслям брата Дмитрий. Но почему же старец Зосима говорит Ивану, что тот не верует в бессмертие души, называет его «мучеником, забавляющимся со своим отчаянием»? Иван соглашается с ним. Он признает Бога, но не может понять своего очень непростого вывода: «Если Бога нет, то все позволено». Эта мысль не дает покоя Ивану. Он желает найти четкое и ясное доказательство, но находит лишь опровержения: наш мир устроен так, что в нем возможны любые, самые жестокие извращения божественных заповедей. Бездны зла… Для многих людей все позволено; неизвестно, что же еще надо совершить, чтобы в обществе признали твой поступок безнравственным, а не стали оправдывать его разными обстоятельствами. Как можно принять такой мир? Как совместить «все дозволено» с божественным бытием? Отрицать Бога Иван не будет, но не есть ли мировое зло отрицание христианства?
Окончание в следующем номере
Петренко Игорь Николаевич
Для получения контактных данных
(email, телефон и адрес),
зарегистрируйтесь