---

Памяти Николая Гумилева (1)

Государственная власть должна принадлежать поэтам
Николай Гумилев, из доклада в Союзе поэтов, 1921 г.

---

Из книга Виталия Шенталинского «Преступление без наказания: Документальные повести»  – о феномене бездушия. Фактура ее безжалостна и строга. Лубянские следователи, сменяя один другого, доискиваются неправды, чтобы собрать «состав преступления» и осудить невинного. Наш автор с неутомимой дотошностью делает прямо противоположное…

Проницательный, ироничный взгляд бросил на Гумилева писатель Честертон при встрече на одном приеме в Лондоне, в 1917-м:

«В его речах было качество, присущее его нации, – качество, которое многие пытались определить и которое, попросту говоря, состоит в том, что русские обладают всеми возможными человеческими талантами, кроме здравого смысла. Он был аристократом, землевладельцем, офицером одного из блестящих полков царской армии – человеком, принадлежавшим во всех отношениях к старому режиму. Но было в нем и нечто такое, без чего нельзя стать большевиком, – нечто, что я замечал во всех русских, каких мне приходилось встречать. Скажу только, что, когда он вышел в дверь, мне показалось, что он вполне мог бы удалиться и через окно. Он не коммунист, но утопист, причем утопия его намного безумнее любого коммунизма. Его практическое предложение состояло в том, что только поэтов следует допускать к управлению миром. Он торжественно объявил нам, что и сам он поэт. Я был польщен его любезностью, когда он назначил меня, как собрата-поэта, абсолютным и самодержавным правителем Англии. Подобным образом Д’Аннунцио был возведен на итальянский, а Анатоль Франс – на французский престол… Он уверен, что, если политикой будут заниматься поэты или, по крайней мере, писатели, они никогда не допустят ошибок и всегда смогут найти между собой общий язык. Короли, магнаты или народные толпы способны столкнуться в слепой ненависти, литераторы же поссориться не в состоянии».

Действительно, невозможно понять этих русских! Тот же самый Гумилев после большевистского переворота почему-то рванулся из благополучной Англии домой, в самое пекло, хотя мог спокойно отсидеться вдали.

Таганцевское дело

Яков Саулович Агранов – под таким именем жил и действовал в революции Янкель Шмаевич Сорензон. Сын бакалейщицы, он кончил только четырехклассное городское училище, и тем не менее сразу влез на верхний этаж власти. Это о таких, как Агранов, высказался однажды Ильич: «Наше хозяйство будет достаточно обширным, чтобы каждому талантливому мерзавцу нашлась в нем работа».

Прирожденный сыщик и провокатор, 28 лет от роду, но за плечами уже большие заслуги. После перехода на Лубянку руководил расследованием Кронштадтского мятежа. Этому чекистскому иезуиту и принадлежит по праву честь создания Петроградской боевой организации, так что заговор Таганцева вернее было бы назвать заговором Агранова. В дневнике академика Вернадского есть запись о том, что Таганцев «погубил массу людей», поверив честному слову Агранову в том, что ВЧК никаких репрессий не будет делать. Был даже подписан Договор. В результате все, которые проходили по делу Таганцева, были казнены…

Конечно, и Таганцев, и другие жертвы «дела» – мыслящие люди – тревожились за судьбу России, возмущались зверством и глупостью власти. И не только рассуждали об этом, но строили планы о замене ее чем-то более разумным и гуманным. «Вина» Таганцева и его «сообщников» в том, что они, такие люди, существовали и представляли потенциальную опасность для большевиков. Но чекисты, опередив еще неосуществленные действия и многократно умножив число «заговорщиков», окрестили их «Боевой организацией» и инкриминировали подготовку вооруженного восстания. Большевистским диктаторам нужна была акция устрашения, чтобы удержать власть, ускользающую из рук.

И завертелось. Главная операция началась с 30 на 31 июля и продолжалась несколько ночей подряд. Облавы, обыски, засады, доносы, допросы – круглыми сутками. Аграновский метод лег в основу чекистской работы на многие десятилетия, «дело Икс» стало испытательным полигоном для отработки механизма массового террора 30-х годов, с его повальным стукачеством, идеологическим оболваниванием, безжалостным истреблением личности, атмосферой тотального страха, когда был испробован и применен весь арсенал ненависти, подлости и жестокости, доступный роду человеческому.

И как профессор Таганцев не понимал, с кем он имеет дело, поверив в честное слово чекистов, так и поэт Гумилев совершенно не представлял себе, в какую политическую игру его затянут. Ему и в голову не могло прийти, что в этой игре ни его личность, ни его поэзия никакой цены не имеют, что в «деле Икс» ему отведена роль статиста, что он попадает отныне совсем в другое измерение. Большевики шахматными фигурами играют в шашки. Для них Гумилев – пешка, нужная для счета, для количества. Вот с чем он не смирится никогда.

Художник Юрий Анненков, рисовавший Ильича, был поражен его цинизмом и нигилизмом, тем, что тот не питает никакого пиетета к искусству. «Я, знаете, в искусстве не силен, – посмеивался вождь революции, – искусство для меня, это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его – дзык, дзык! – вырежем. За ненужностью…». Таков мир и стратегия этого феномена – прославленного экстремиста, величайшего идеолога и политика – партократа.

А Гумилев – поэтократ. Стихи для него – форма религиозного служения. Поэтократия – вот строй, который устанавливает поэт, особый строй чувств и мыслей. И свое представление о мире он никому силой не навязывает. Когда Гумилев делал в Доме искусств доклад «Государственная власть должна принадлежать поэтам» – это было не призывом к свержению существующего порядка, а метафорой, призывом к гуманизму, очеловечиванию власти. Если Слово – это Бог, что может быть важнее миссии поэта?

Признанный мэтр, основатель и глава акмеизма (от греческого «акме» – высшая степень, цветущая сила), течения, в которое входили такие мастера, как Ахматова и Мандельштам. С февраля 1921-го – председатель Петроградского Союза поэтов (мечтал организовать Всемирный!), он сам стал своего общественным институтом, центром притяжения и воспитания поэтической молодежи.

21-й год в Союзе поэтов начался с дворцового переворота – трон председателя вместо Блока занял Гумилев. Разногласия не мешали каждому из них трудиться на ниве литературы, скорее наоборот – помогали ощущать собственную силу и цену и, разумеется, при всей резкой полемике – сохранять уважение к таланту друг друга. Соперники, но не враги.

Продолжение следует

---

---