Памяти Николая Гумилева (2)
-
- Николай Степанович Гумилёв в годы 1-й мировой войны
-
- Надежда Войтинская, «Портрет Н.С. Гумилева», 1909 год. Бумага, коричн. карандаш
-
- Аркадий Калмыков, «Николай Гумилёв»
-
- Валерий Блохин, «Гумилев»
-
- «Пять коней и Театр Гумилёва»
-
- Владимир Сысков. Серия: «Поэты серебряного века», Николай Гумилёв, портрет 60х50, ксилография 1989
-
- Георгий Магер, «Gumilev»
-
- Алесь Лялюш, «Николай Гумилёв»
-
- Михаил Копьев, «Портрет поэта Николая Гумилёва»
Государственная власть должна принадлежать поэтам
Николай Гумилев, из доклада в Союзе поэтов, 1921 г.
Из книга Виталия Шенталинского «Преступление без наказания: Документальные повести» – о феномене бездушия. Фактура ее безжалостна и строга. Лубянские следователи, сменяя один другого, доискиваются неправды, чтобы собрать «состав преступления» и осудить невинного. Наш автор с неутомимой дотошностью делает прямо противоположное…
Окончание. Начало в «КД» №285, август 2024
Свою инородность, выталкивание из советской среды Гумилев ощущал постоянно, и чем дальше, тем больше. Многим его поведение казалось вызывающим. И то, что демонстративно крестился, проходя мимо каждого храма, не из набожности, а потому что это право – верить в Бога, его свободный выбор – теперь у него пытались отнять. И то, что не хотел прогибаться под большевиков, подчеркивал, что он не красный и не белый, он – поэт. Просто у него была другая, многоцветная палитра, иная шкала ценностей и мерки жизни. Да, он не проклинал революцию, но ведь и не славил ее! Не славил Царя, но и не проклинал! Да, он участвовал в культурных начинаниях новой власти, но делать это ему становилось все труднее.
Как же попал на мушку чекистов Гумилев, старательно державший дистанцию между собой и власть имущими? «Аня, убей меня собственными руками, если я когда-нибудь начну пасти народы», – говорил он Ахматовой.
Арест. 4 августа 2021 г. Дом искусств, 3 часа ночи. Искали ценности. Золота не оказалось, изъяли деньги – 16 тысяч рублей. Какова их ценность, можно понять по записи Гумилева, запечатленной на одном из листов дела: 1 июня он задолжал за обед в Доме искусств 7 тысяч рублей.
Что пережил Гумилев, попав в руки чекистов? Менее чем за месяц до него тем же путем прошел академик Владимир Иванович Вернадский, к счастью, вскоре выпущенный, но оставивший запись об этом, по свежим следам. С проницательностью естествоиспытателя Вернадский описал ход изъятия человека из жизни, начиная с обыска:
«Количество книг приводило их в изумление и некоторое негодование. Отвратительное впечатление варваров. Исполняли свою обязанность не за страх, а за совесть. Так и видно, что это люди, которые понимают толк в вещах, мелкие стяжатели. Смотря на все это, у меня росло чувство гадливости… Привезли в ЧК. Грубые окрики. Привели в комнату, где регистрировали, где были уже арестованные с узелками. Тут я провел несколько часов. Солдаты не позволяли разговаривать… Чиновники чрезвычайки производят впечатление низменной среды – разговоры о наживе, идет оценка вещей, точно в лавке старьевщика, грубый флирт…»
С Гороховой Гумилева, в толпе других арестантов, сразу отправляют на Шпалерную, в Дом предварительного заключения, прозванный еще и – «Депозит». Как и Вернадского: «На автомобиле-грузовике в ужасных условиях – на корточках и коленях друг друга, при грубых окриках, когда пытались подыматься. Тяжелый переезд. Выяснилось, что идут новые аресты – надо освободить помещение».
И вот – Шпалерная. Переполненная камера, спать негде – все койки заняты. Ватерклозетный запах… Вернадский: «Решили сидеть до 8 утра. Впечатление пытки. Тут уже не губители мысли, но губители и мысли, и жизни… Нельзя почти что сделать немногих шагов, полчаса отвратительной прогулки и затем голод. Полфунта хлеба утром, два раза кипяток, два раза жидкий «суп», вода и селедка. Это совершенное издевательство и огромное преступление. Ничего подобного не было при старом режиме, и нельзя было даже думать, что что-нибудь подобное будет в XX веке… Удивительно это однообразное впечатление – масса невинных людей, страданий, бесцельных и бессмысленных, роста ненависти, гнева и полной, самой решительной критики строя. Я переживал чувство негодования, как захваченный какой-то отвратительной грубой силой, и все мое стремление было ей не подчиняться. Решил бороться изнутри, ясно сознавая, что извне сделают друзья все».
Наверняка можно сказать, что такие же чувства владели и Гумилевым, как и надежда, что там, за стенами тюрьмы, его друзья-писатели тоже сделают «все».
И он не ошибся. Уже на следующий день после ареста коллеги бросились на помощь.
В том же августе, 7-го, умер Александр Блок, крупнейший поэт Серебряного века. Умер от истощения и непонятной загадочной болезни. И еще от того, что «перестал слышать музыку», от разочарования в революции, которую сначала от всей души приветствовал. Другой поэт, Вячеслав Иванов, очень точно сказал, что Гумилева убили, «а Блока – убило».
– Я задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь! – говорил Блок Юрию Анненкову. – И не я один, вы тоже! Мы задыхаемся, мы задохнемся все. Мировая революция превращается в мировую грудную жабу!
Из протокола допроса (за три дня до расстрела):
«Чувствую себя виновным по отношению к существующей в России власти в том, что в дни Кронштадтского восстания был готов принять участие в восстании, если бы оно перекинулось в Петроград…» (23.8.1921 Н. Гумилев)
Не правда ли, что-то подобное в истории нашей литературы уже было? Как отвечал русскому царю веком раньше другой поэт: если бы в тот несчастный декабрьский день он оказался в Петербурге, то стал бы в ряды мятежников. Вот только Александра Сергеевича не повели за это признание на эшафот…
Шенталинский Виталий Александрович
Для получения контактных данных
(email, телефон и адрес),
зарегистрируйтесь